Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Говорят, что и в момент смерти наш мозг работает совсем не так, как в жизни. Когда приток крови к мозгу прекращается, мозг как бы взрывается в своем последнем сверхмощном импульсе. И совсем не зря те, кто чудом избежал смерти, но уже был в ее когтях, рассказывают, что в самый последний момент видели всю свою жизнь в миллионах подробностей. Совсем не зря в момент катастрофы время как бы растягивается. Мы видим несущийся на нас локомотив так, как будто видим кадры замедленного фильма. Но время не растягивается, просто в оставшиеся мгновенья мы способны увидеть и осознать гораздо больше, чем в обстановке нормальной.

Смотрит Настя в лица расстреливаемых, замирая от восторга и ужаса. В момент, когда пуля пробивает человечью голову, лицо убиваемого выражает столько эмоций, словно в доли секунды человек смог услышать сразу весь «Реквием» Моцарта или прочитать «Шинель» Гоголя.

Каждому свое. Один в момент смерти переполнен яростью, другой — неутоленной жаждой мести, третий вдруг понимает сладость смирения и умирает в блаженстве, прощая врагов. Разные в людях чувства, но ясно Насте, что чувства убиваемых не мимолетны. Время для них течет совсем не так, как для тех, кто пока остается жить. За доли секунды, за самые последние доли убиваемые успевают прожить, понять и прочувствовать больше, чем успели за долгие годы, а может быть и больше, чем за всю жизнь.

Заполнилась яма с одного края почти до самого верха. Там сразу и присыпали землей.

Отстрелялись. Хорошо отстрелялись. Яма только не засыпана с другой стороны.

Ну, это дело не трудное. Копать тяжело, завалить — не проблема.

Ширманов акт составляет, дядя Вася — ведомость расхода боеприпасов.

Перекованные собирают последние бушлаты и ботинки. У самых шкафов.

Подписал Холованов акт. Поманил пальцем собаководов. Те знаки начальственные без подсказок понимают — с собаками к шкафам.

— Эй, ребята, — Холованов перекованным, — мы сегодня четыреста четыре человечка утешили, а в плане вас четыреста семнадцать. Вас тоже ведь в план включили.

Про то, что надо прятаться в шкафах, он не говорил. Сами понимать должны. Если собак спустили, так прячьтесь. А их спустили. Собакам тоже практика нужна.

Быстро перекованные по шкафам попрятались. Собаки только троих изорвать успели, да и то не сильно. Оттащили собак.

— Покрасовались в новых бушлатах? Ботинки новые не жмут? Снимайте, ребята. Мордами кру-у-гом! Руки назад! В делах ваших написано, что встали на путь исправления, а на мой взгляд горбатого могила исправит.

Вой в кабинках железных, рев. Это ничего. Войте, визжите — на спецучастке свобода. Хоть мяукайте, если нравится.

— Тетя Маша, у нас еще двенадцать. Пострелять не хочется?

— Да ну вас, охальники, смертоубийством заниматься. Кончайте скорее и подходите водку пить.

Чем расстрел хорош?

Тем расстрел хорош, что романтикой веет. Как на Гражданской войне. Запах костра, запах дыма порохового, шинель порохом пропахла. И чувство выполненного долга душу греет. Хорошо.

Ликвидировали четыреста шестнадцать, а в списке четыреста семнадцать. Еще один. Этот особый.

Это американский инженер, специалист по подслушиванию. Этого Холованов лично стреляет.

Вот и все. И вечер.

Хорошо вечером на Волге. Лещ в плавнях плещет. Из-за реки песня плывет. Пароход колесами шлепает. Бакены загорелись. Красные и белые огонечки.

Все в команде исполнителей любят массовые расстрелы. Потому как массовый на свежем воздухе.

Когда десять, двадцать, тридцать клиентов в кремлевском подвале исполняют, то романтики никакой. Отработал день, и едешь усталым домой в трамвае среди таких же уставших за день людей. А если больше сотни, так это на природе. Лес. Река. Вечер у костра. После исполнения — по сто граммов. Эти граммы воспринимаются как медикамент. Как кисленькая витаминка после укола. Ста граммов не хватает. Душа больше просит. Потому вечерами после расстрелов каждый свое достает.

Всё — на общий стол. В такие вечера звания не признаются. Все — свои. Все — друзья. Все — певцы.

Что больше всего сплачивает людей? Совместная работа. Чем труднее работа, чем ответственнее она, тем крепче дружба между теми, кто ее выполняет.

Пылает костер, жаром пышет, искры хороводом в небо, тушенка в банках, колбаса копченая — не разрежешь. Дядя Вася-вязальщик палочкой картошки печеные из огня катает.

А водка горькая.

— Не кажется ли тебе. Дракон, что сейчас, летом тридцать восьмого, чистка достигла высшей точки, и ее пора сворачивать?

— Товарищу Сталину виднее.

— Не кажется ли тебе, что товарищ Сталин критическую точку уже проскочил и в случае, если НКВД попытается взять власть, товарищу Сталину просто не на кого будет опереться?

— Ты переутомилась.

— Можешь говорить что хочешь, но однажды я сидела в монастыре и смотрела на телефон…

— Это ужасно интересно.

— Я смотрела на телефон, и мне пришла в голову мысль, что самый простой способ совершить государственный переворот — это отключить телефоны товарища Сталина. Без связи нет управления, без управления нет власти. Отключить человека от систем связи — значит отключить от власти.

— Совсем нелегко отключить системы связи.

— Сейчас нелегко. Сейчас одна столица и все линии связи сходятся к Москве, но скоро будет запасная подземная столица в Жигулях. Один вождь на две столицы. Скажи, Дракон, предусмотрел ли товарищ Сталин какой-нибудь предохранительный механизм, чтобы не позволить заговорщикам воспользоваться одной из столиц в его отсутствие?

— На такие вопросы я не отвечаю.

— Тогда этот вопрос я задам товарищу Сталину.

— Э, девочка, ты рискуешь… Товарищ Сталин занимает пост Генерального секретаря уже шестнадцать лет. За эти годы ему никто вопросов не задавал.

В Москве — липкая духота. Нечем в Москве дышать. Москва ждет грозы. Москва жаждет очищения.

Необычная обжигающая жара разлилась над Москвой, проникла во все закоулочки, выжгла чахлые деревца. Истоптал траву народ московский. Пыль в лицо.

А в кабинет народного комиссара внутренних дел, Генерального комиссара государственной безопасности Николая Ивановича Ежова жара доступа не имеет. Старый прием: с раннего утра, еще до восхода солнца, надо плотными тяжелыми шторами закрыть все окна. И не только в кабинете, но и во всех коридорах. Жара сквозь толщу стен не проникает — она проникает сквозь окна. Жара раскаляет все внутри. Но стоит окна плотно завесить… Вот почему во всех жарких странах окна ставнями решетчатыми закрывают — чтобы не пустить прямые лучи солнца внутрь.

Вот и весь секрет. Так и в поездах. Довелось Николаю Ивановичу исколесить Россию. Тот же рецепт: если в жаркое время во всем вагоне с самого утра закрыть шторы и так вагон весь день держать в полумраке, то он не раскалится внутри. И сохранится прохлада.

Говорят, в Америке придумали машину в окно ставить. Внутрь той машины набивают лед, работает вентилятор и гонит горячий воздух через лед, воздух охлаждается и холодная струя попадает в комнату. Лед в машине тает, и вода через трубочку сбрасывается в канализацию. Как только весь лед растаял, нужно новую порцию зарядить, и снова включай вентиляторы. Надо бы такую машину заказать в Америке. А сейчас пока шторы спасают. Они закрыты. Только в уголках, где шторы неплотно к стенам прилегают, чуть брезжит свет.

Прошел Николай Иванович Ежов вдоль стола. Стол у Николая Ивановича такого размера, что от одного края до другого три минуты хода. И три минуты — назад.

Прошел туда мимо пятиметрового портрета. Прошел назад мимо того же портрета.

На портрете — человек в сапогах, в солдатской распахнутой шинели, в зеленом картузе.

— Товарищ Сталин. Она намерена задать вопрос.

— Товарищ Холованов, я занимаю пост Генерального секретаря уже шестнадцать лет, и за эти годы мне никто вопросов не задавал.

— Она это знает, товарищ Сталин.

— И тем не менее?..

— И тем не менее…

— Зовите.

Народный комиссар связи СССР, комиссар государственной безопасности первого ранга Матвей Берман энергично козырнул сержантам государственной безопасности. Сержанты, распахнув перед ним створки дверей, вскинули винтовки в положение «На караул». Глубокий смысл в том приветствии: в наших руках оружие, но вам, дорогой и любимый комиссар государственной безопасности первого ранга, мы не препятствуем, мы не загораживаем ваш путь, винтовки наши штыками устремлены в небо, как шлагбаумы, поднятые при вашем приближении.

Улыбнулся товарищ Берман сержантам государственной безопасности. И сержанты улыбнулись. На лице одного сержанта немой вопрос: «Когда вы были начальником ГУЛАГа, я вас охранял во время поездки в Райчихинские лагеря. Вы меня помните, товарищ Берман?» На лице другого: «Когда торжественно открывали канал Москва — Волга, я был переодет перекованным вором и от имени перекованных подносил вам цветы. Вы меня помните, товарищ Берман?»

Похожие книги на "Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]", Виктор Суворов читать полностью, без сокращений.

Виктор Суворов - Выбор[Новое

Виктор Суворов - Выбор [Новое

Виктор Суворов - Очищение

Суворов Виктор - Змееед

Виктор Суворов - Змееед